А ты очень близко

В ГМИИ им. Пушкина показывают «Странные сближенья» — барочную выставку с поэтичным названием. «Бывают странные сближенья…» — многоточие, мягкий знак — и вот мы в XIX веке, хотя выставка совсем не в его духе. И — чего уж там — не в духе российских институций, заведующих «традиционным» искусством. Тут двух стройных дрожащих мальчиков работы Александра Иванова показывают рядом с двухголовым теленком из Дарвиновского музея, смотришь и думаешь: ведь правда, глаза у мальчика телячьи, нежно-влажные. А прическа — как у Джин Сиберг в «На последнем дыхании» и у кинофранцуженок — небрежно и нежно.

Англоязычное название «Odd Convergences» звучит четче, предлагаю использовать его. Вся выставка — такие быстрые, почти одноразовые переправы, обращение не к собирателю знаний, а к нейронным связям. Жан-Юбер Мартен мелко шинкует ассоциации и быстрыми, легкими руками бросает их в котелок, и тут метафора высокой кухни должна перейти в понятное «горшочек, вари». Но есть коллизия: идя в музей, обычно чистишь память смартфона — чтобы влезли фотки — и место в голове, чтобы влезли новые знания. История, рассказ, концепция, то обстоятельное, чего мы ждем от крупных рыб вроде ГМИИ. Для «Odd Convergences» пустой нужна только память смартфона, а ученически белый лист в голове — скорее, помеха.

Кажется, так выглядит раскованное кураторство, когда автор экспозиции не доказывает коллегам, какой он профессионал, не выстраивает экспозицию-текст, чтобы впихнуть в зрителя побольше академического дистиллята, — вообще не уплотняет интуитивные находки до состояния нарратива. Вы наверняка в курсе, что на параллельной выставке Врубеля в ГТГ кураторы с ходу предупреждают, что работы развешены не хронологически. Понимаете? Мы настолько привыкли к повествовательным выставкам, авторы которых очень стараются — и за себя, и за зрителя, — что нас предупреждают, когда линия «родился-женился-написал-шедевр-умер-прославился» почему-то не соблюдена. Спойлер: выставка Врубеля начинается сразу с «Демонов», будьте готовы.

Но отношение к/со зрителем — не главное отличие «Odd Convergences», главное — в отношениях специалиста с коллекциями, предметами искусства и, видимо, с жизнью вообще. Это объемная (во всех измерениях — времени, логистики, бюрократии, чертогов разума) работа, которая выглядит так, будто Мартен пару часов подвигал на лэптопе иконки с изображениями вещей. Получилось бегло, подходяще для клипового мышления, которое предъявляют (почему-то упреком) моим ровесникам и людям младше меня. Но очевидно же, что куратор не подстраивался под «клиповую» молодежь, а эта легкость, работа на кончиках пальцев — признак мастерства. Как изящно небрежные стрижки кинофранцуженок (по российским стандартам красоты это, впрочем, просто лохматость). Есть очевидные параллели («Старая кокетка» (ок. 1637) Бернардо Строцци и «Аллегория бренности» (первая треть XVII века) Якопо Лигоцци), мелкое хулиганство («Женщина, наклонившаяся спиной к зеркалу», приписывается Герарду Валку), рифма распятия XIV века с линиями Александра Родченко. Японская гравюра, морские раковины, древнеегипетская скульптура, сирийское декоративное панно и крутящаяся инсталляция, мигающая, как новогодняя елка, — и нет, вам никто не объяснит, почему это надо смотреть именно так. Академических обоснований не будет, некогда объяснять: горшочек, вари.

Об «Odd Convergences» — вы видите по заголовку — хочется говорить текстами Ивана Дорна: он как-то сказал, что не запаривается и сначала пишет привязчивый мотив, а потом добавляет ритмически подходящие слова — в них нет сакральной тяжести, это просто настроение и ритм. Вот и «Odd Convergences» организованы как «Greatest Hits» Ивана Дорна: это ритмичное действо без пережатых амбиций музея/куратора, помноженных на страх критики.

И еще — посмотрите на подзаголовки: «От вакханалии до таверны», «От складки к геометрии», «От фигурных скал к абстрактной скульптуре», «От юности к старости», наконец, «Пять чувств» — они во-первых, насквозь барочные (вакханалии, таверны, складки), во-вторых, в них считываются глубокое чувство к интуитивному и импульсивному и понимание, что это иррациональное ускользает и не терпит фиксации. Оно не дастся для выставки-текста, с ним можно работать только кончиками пальцев.

Да, не все цепочки и аналогии удачны, рядом с кажущимися провидческими есть натужные (японские гравюры, по-моему, выпадают, но это я так вижу). Но учтем, что в России этот горизонтальный проект невольно противостоит, во-первых, повествовательной традиции, во-вторых, романтическому восприятию искусства. Погуляйте по «Odd Convergences» и Врубелю — и сравните смесь непонимания и претензий в залах ГМИИ с благоговением перед романтической фигурой в Третьяковке. «Odd Convergences» нам изначально не очень-то подходят (в чем нет их вины), но так сложилось, что подходят мне, как, видимо, и все барочное. А российские выставки редко бывают такими — чтобы авторы не держали коллекции за клады, которые они приставлены хранить вечно (в петербургском Манеже даже выставка такая была), а принимали как часть жизни, где иногда делают перестановку или «выходят из зоны комфорта», становятся веганами на неделю, занимаются йогой или смотрят сериалы, заедая пиццей ведерко мороженого. Это все очень человечно и не вписывается в образ музея-храма — бренда, который закрепил за Эрмитажем Михаил Пиотровский. В храме, как мы знаем из УК РФ, нельзя танцевать ни под Ивана Дорна, ни под что-либо еще.

«Odd Convergences», в общем, предлагают стать немного другим зрителем — а так как, повторюсь, российские музеи таким обычно не занимаются, можете смело следовать. Любая более традиционная крупная выставка вернет все как было.

Выставка в ГМИИ запускает в сознание маленького легконогого эльфа, который холодком пролетает между нейронами, щекочет их, и еще какое-то время (до другой большой выставки, ха-ха) вы сможете видеть и мыслить дерзкими ассоциациями. Я вот после «сближений» смотрела Юрия Пименова в Третьяковке: знаете, у него есть картина с футболистами, где фигуры — непривычно здоровые обитатели экспрессионизма. Так вот, кроме очевидной ассоциации с экспрессионизмом, которому Пименов был не чужд, я мысленно отправила футболистов в маньеризм, там их удлиненные тела сплелись, я утопила их в черной тени, и получилась «Любовная сцена» Джулио Романо (это не пропаганда, а эльфы в нейронах).

При этом выставка Мартена — не декларация оппозиционного кураторства. Она пересекается, например, с «Линией Рафаэля» — блестящей эрмитажной выставкой прошлой зимы, что иронично, учитывая «храмовый» флер музея. Эрмитаж показывал, по сути, Рафаэля без Рафаэля, пользуясь неизбежными композиционными и мировоззренческими пересечениями в своем собрании. Понятно, что в этом случае «мосты» наведены давно и завизированы мастерами, но «Линия» так же, как и «Odd Convergences», видела в зрителе остроумного собеседника, давала дышать и мыслить. Это тоже было раскованное кураторство, а не вечное хранение храмовых святынь.

Можно предъявить «Odd Convergences» аттракционность, сказать, что куратор заигрался на публику, но посмотрите любой музейный блокбастер — они все хотят быть аттракционом. Зритель осваивает учебную программу и получает знания, а его тут же инстаграмно впечатляют — тяжело, слишком много функций. Чинные просветительские проекты на поверку — конкуренты «Человека-паука», с «Odd Convergences» история обратная: большой проект, нырнувший в глубокие слои, держится на легких мостках, на кончиках пальцев.

В общем, как сказал Иван Дорн, не надо стесняться, а брюзжать из-за выставки в ГМИИ — тем более. Лова-лова!

Больше барочного веселья — в моем телеграм-канале.

Понравился материал? Помоги сайту!