«Наше арт-сообщество очень нуждается в профессионалах»

Британская высшая школа дизайна не так давно заявила о запуске отдельного образовательного проекта — Московской школы современного искусства (Moscow School of Contemporary Art). Куратор проекта — художник и преподаватель Михаил Левин рассказал COLTA.RU о том, чего не хватает российскому арт-пространству, что сейчас может дать дополнительное художественное образование, реально ли воспитать заказчика и добиться эстетических изменений в городской среде, а также ответил на вопросы о собственном опыте учебы и об отношении к советскому наследию.

— Вы — выпускник, по крайней мере, трех британских художественных школ. Сложно ли было встроиться в эту систему?

— Поначалу было очень непривычно, так как никто не говорил, что надо делать и как. Для меня было шоком, когда я понял, что никто не будет за мной бегать и что-то от меня требовать: все было построено на собственных мотивации и желании. Но мой выбор в пользу британского образования был осознанным, так как я пробовал учиться в постсоветской системе художественного образования: мне очень не хватало свободы, и я не понимал, как можно заставлять всех делать все одинаково и по одному принципу.

Я занимался на подготовительном отделение в МАХЛ РАХ, и нас заставляли рисовать натюрморты размером 15х10 см в течение шести месяцев. При поступлении, когда мои работы смотрели на приемной комиссии, один педагог (впоследствии выяснилось, что она преподавала физкультуру) сказала, что «у нас так не рисуют». Позже я планировал поступать в Строгановку на монументальную живопись и почти два года готовился, занимался академическим рисунком, по шесть-восемь занятий корпел над одним гипсовым рисунком. Тогда я окончательно понял, что наша академическая система мне совсем не подходит.

— В чем вообще на тот момент британское образование отличалось от российского?

— Учеба в Англии дала мне самостоятельность, умение работать всегда, независимо от внешних факторов и успеха, и не оставлять мою личную художественную практику. За время обучения я воспитал в себе способность размышлять, формулировать собственные мысли и свою позицию, а также получил условный стержень (уверенность), что я действительно занимаюсь тем, что для меня важно. В основном я писал картины, но также занимался графикой, работал в печатной мастерской, делал шелкографии. Еще был небольшой опыт работы с объемом: я пробовал разные станки в 3D-мастерской, в основном с деревом.

Главным отличием британского образования было то, что оно давало возможность развивать свое мышление и индивидуальный подход, то есть никто не требовал выполнять поставленные задания, оттачивать мастерство или какие-то определенные навыки, проще говоря, копировать работы прошлых лет. Образовательный процесс строился на самостоятельности, принятии собственных решений, на формировании себя и своего личного метода. И главное — это было не штудирование существующих техник, а исследование всевозможных стратегий в искусстве.

— Наверняка были и какие-то художники, о которых вы впервые узнали. Кто-то из них повлиял на вас? Кто именно, почему?

— Это была выставка Трейси Эмин в 2002 году в Оксфорде, в музее Modern Art Oxford; до этого я не слышал о ней. Для меня, конечно, было шоком, как откровенно она высказывалась в своих проектах и как она вынесла такую личную подноготную на всеобщее обозрение.

Еще я хорошо помню, как в рамках модуля по истории искусства мы пошли на выставку номинантов Премии Тернера в 2003 году и там был проект братьев Чапмен с принтами Гойи. Я тогда был настолько возмущен, что они так поступили с оригинальными работами этого великого художника, что поругался со всеми однокурсниками прямо на занятии во время обсуждения. В тот момент я просто не мог принять и понять такой художественный жест и считал, что никакой идеей оправдать его невозможно. Позже я осознал, что как высказывание это был очень сильный проект, так как он поднимал крайне важные вопросы преемственности, социального контекста, исключительности произведения искусства и социальной роли искусства как такового.

— И что именно вы захотели перенести на российскую почву?

— Когда я принял решение вернуться, я понял, что образование является важнейшим компонентом в создании арт-сообщества и становлении современного искусства в нашей стране, а главное, в интеграции его в глобальный контекст. Я хотел перенести именно иной подход к формированию художественной практики, без узконаправленной ориентации в сторону какого-то конкретного медиума или следования за выбранным «мастером».

Мне представлялось важным создать для студентов среду, где они будут развивать самостоятельное мышление, получат возможность искать и анализировать, экспериментировать и пробовать, ошибаться и делать выводы и где поиск и осмысление стратегии станут одними из ключевых аспектов образовательной модели.

Например, мы даем какую-то тему или обсуждаем какую-то проблематику, и у студентов стоит задача высказаться на эту тему и в рамках этого направления сформулировать свое личное видение. То есть студенты сами решают, каким медиумом воспользоваться и с помощью чего сделать свое высказывание.

— А технические возможности?

— У студентов есть постоянный доступ ко всем ресурсам, во все мастерские, и это, безусловно, дает свободу выбора. Они понимают, что на этом этапе они могут что-то реализовать в фотолаборатории, например, с цианотипией; потом продолжить, например, в печатной мастерской в шелкографии. А закончить проект, к примеру, в VR-лаборатории или сделать совместную работу со студентами школы кино или музыки.

— Новая школа, которую вы сейчас открываете, смещает фокус с дизайна на arts — искусства. Значит ли это, что в самом центре проблем художественного образования стоят уже не прикладные задачи?

— Новая школа — Moscow School of Contemporary Art — является продолжением той практики, которая развивалась в «Британке» с 2010 года, когда была запущена программа британского высшего образования BA (Hons) Fine Art в сотрудничестве с Университетом Хартфордшира (Великобритания). А в 2016 году я сделал свой курс дополнительного профессионального образования по современному искусству для тех, у кого уже есть высшее образование. То есть новая школа не смещает фокус с дизайна на искусство, а, скорее, создает новую институцию, которая будет специализироваться только на современном искусстве во всех его аспектах и создавать профессиональное сообщество молодых специалистов, размышляющих в едином поле и разделяющих единые ценности. И, безусловно, главной задачей является формирование мышления и языка, на котором будут говорить наши выпускники. Также очень важно вовлекать происходящее в международном сообществе и глобальный контекст в образовательные процессы, так как возможность диалога и взаимодействия является ключевым аспектом в развитии среды современного искусства.

— Вы говорите, что хотите создать среду, которая дала бы возможность развиваться в плане художественной практики. Каких возможностей или специалистов сейчас не хватает?

— Да, мы очень хотим сформировать сообщество единомышленников и профессионалов, говорящих на одном языке. Наша цель — стать неким хабом, где студенты будут иметь доступ к огромному спектру творческих дисциплин и специальностей, таких, как архитектура, музыка, кино, театр, мода, коммуникационный дизайн, игровая индустрия.

Это даст им возможность мыслить междисциплинарно и находить совершенно новые взгляды на, казалось бы, уже известные стратегии. Со стороны профессионального сообщества постоянно слышно, что не хватает тех или иных специалистов — например, людей, которые могли бы грамотно писать, рассуждать про современное искусство, или арт-менеджеров. Поэтому мы расширяем линейку образовательных программ. У нас добавляется курс дополнительного профессионального образования «Международные стратегии в арт-бизнесе». Также мы разрабатываем курсы по кураторской практике, арт-критике, PR и маркетингу в современном искусстве, art and science, культурному и музейному производству, паблик- и стрит-арту, перформативным медиа и т.д.

Одна из главных проблем, с которой мы постоянно сталкиваемся, — это существующая огромная пропасть между арт-средой и сообществом. Люди не понимают и плохо воспринимают современное искусство, и наша задача как образовательной институции состоит в том, чтобы повлиять на эту ситуацию и изменить ее так, чтобы данная среда стала более доступной, понятной и интегрированной в культурную сферу как в нашей стране, так и на международном уровне.

— Как вы думаете, должен ли существовать какой-то заказ на произведения современного искусства? Если да, как он должен выглядеть, осуществляться?

— Если взглянуть на историю, искусство всегда в той или иной степени выполняло заказ. Безусловно, со временем формат заказов изменился, и в постмодернизме искусство стало намного автономнее от заказчика. И сама идея заказного искусства приобрела условный «неприличный» характер. Тем не менее нужно признать, что как таковой заказ всегда был и продолжает существовать, и даже самые именитые и радикальные авторы делают произведения для общественных пространств, публичных мест, станций метро, парков, бизнес-центров и т.д.

Таким образом, мы понимаем, что искусство существует в среде и, соответственно, среда и может формировать этот заказ, но главное, чтобы она понимала и была готова принять это искусство. Что еще очень важно, искусство не должно отвечать запросам среды, скорее, наоборот: среда должна подстраиваться под искусство и искать возможность вступить в диалог и взаимодействие с ним. Отличным примером может быть проект Fourth Plinth на Трафальгарской площади, так как это не перманентное произведение, а проектное пространство на одной из главных площадей Лондона.

— Может ли художественная школа сама формировать заказчика или коллекционера?

— Я считаю, что школа должна формировать, воспитывать заказчика. Одной из главных задач и миссий образовательной институции должно быть воспитание в обществе осознанности и понимания, что современное искусство является ключевым элементом в формировании культурной идентичности.

Для этого необходимо вести очень активную работу по взаимодействию с городской средой и властями, государственными и частными культурными учреждениями, частными компаниями и корпорациями, чтобы современное искусство было интегрировано на всех уровнях современного общества. Ведь зачастую, к сожалению, мы видим, что оно, скорее, изолировано в определенном поле и является областью интересов небольшого круга людей, созревание здесь идет очень постепенно.

Но если взять для примера Великобританию и тот бум современного искусства, который произошел там в конце 80-х и начале 90-х годов, то одной из главных причин стало именно образование, отказавшееся от старых канонов и принципов и воспитавшее новых, ярких и дерзких представителей арт-сообщества, которые стали говорить на языке нового времени, что оказало большое влияние на все общество в целом. Это такие авторы, как Рейчел Вайтрид, Сара Лукас, Дэмьен Херст, Крис Офили, Майкл Ленди, Фиона Баннер, Гэри Хьюм и другие.

— Насколько вам в новой программе интересны проблемы синтеза искусств и как сегодня — по-вашему — изобразительное искусство может быть увязано с архитектурой?

— Одним из ключевых аспектов MSCA является то, что мы составляем часть Universal University, а это университет креативных индустрий, то есть объединение школ, которые обучают разным творческим профессиям в области дизайна, архитектуры, музыки, кино, компьютерной графики и др. Для нас идеи синтеза и взаимодействия между школами и, соответственно, разными дисциплинами являются ключевыми. Как мне представляется, именно на стыке и в тесном контакте между различными творческими направлениями рождаются новые и яркие идеи и высказывания.

Что касается архитектуры, то искусство всегда было с ней очень тесно связано. Ярчайшим примером может служить Музей Гуггенхайма в Бильбао: это не только уникальное архитектурное сооружение и замечательный музей, но еще и важнейший градообразующий центр, с появлением которого Бильбао преобразился и приобрел совершенно новый облик и контекст. Также есть масса примеров замечательных авторов, таких, как Леббеус Вудс, Тоёо Ито, Александр Бродский, Юрий Аввакумов, которые работали и работают на стыке этих двух направлений.

— Какими вы видите самые острые проблемы современного арт-сообщества?

— В первую очередь, я бы выделил проблемы взаимодействия с государством и поддержки искусства. Есть ощущение, что власти не заинтересованы в развитии и продвижении искусства, и это, конечно, очень тревожно, так как, если взглянуть на историю, искусство всегда нуждалось в поддержке и патронаже. Нам очень не хватает умелых «лоббистов», понимающих всю важность и ценность искусства как инструмента экономического развития и роста, элемента политического и социального веса и неотъемлемого компонента развития общества в целом. Наше арт-сообщество очень нуждается в профессионалах, которые смогут не только говорить с представителями этого сообщества, но и более объемно взглянуть на возможности вовлечения и взаимодействия. И это касается не только художников, но и галеристов, арт-менеджеров, представителей музеев, фондов, выставочных площадок, арт-критиков, журналистов, блогеров, пиарщиков, маркетологов. Среду, как я уже неоднократно говорил и подчеркну еще раз, необходимо формировать из специалистов, понимающих и разделяющих общие ценности, говорящих на одном понятийном языке и готовых искать новые пути развития сообщества.

— Нужно ли художникам изучать наследие советских лет — и если да, то как?

— Для художника очень важно понимание контекста, с которым он работает, и, безусловно, советское время является частью нашей истории, от которой мы не можем просто так отказаться, так как она так или иначе является элементом нашей идентичности. Умение применять исследовательский подход в художественной практике является ключевым навыком с точки зрения поиска своей индивидуальной художественной стратегии. Что касается наследия советских лет, эта эпоха имеет гигантский пласт исторических, культурных, социальных и других аспектов, которые абсолютно необходимо изучать для понимания современного контекста и проблематики нашего времени, а также актуальности и важности того или иного высказывания и его резонанса с нашей историей последних 100 лет.

Для меня лично эта эпоха является постоянным источником изучения и осмысления в рамках моей художественной практики. Я начал рисовать в три года, и это были абстрактные композиции, очень похожие на творчество Кандинского. В университете я писал свою дипломную работу на тему сурового стиля и его актуальности в наше время. Меня интересует конструктивизм, так как это одно из важнейших течений первой половины XX века — то, как художники взглянули на функцию искусства, на его социальную роль и значение, в корне изменило историю в целом. Кроме того, думаю, утверждение соцреализма, по сути, стало импульсом к возникновению абстрактного экспрессионизма как олицетворения иной политической и социальной идеологии. То есть советское наследие не только сыграло важную роль на локальном уровне, но и сильно повлияло на общемировой ход развития искусства.

И, конечно же, невозможно не упомянуть ВХУТЕМАС — как уникальный пример образовательной институции, где инновационные и радикальные подходы совмещались с сохранением важнейших традиций, где впервые возникла идея междисциплинарности и кросс-дисциплин и где студенты, в первую очередь, экспериментировали, искали и реагировали на актуальные запросы времени.

Понравился материал? Помоги сайту!