Гибриды и пустота

Сергей Хачатуров о преодолении постмодернизма в исторической оптике миллениалов

текст: Сергей Хачатуров
Detailed_pictureЭд Аткинс. «Старая еда». Фрагмент анимации. 2017

Многие проекты молодого современного искусства по всему миру посвящены тому, как память встраивается в жизнь. Смею предположить, что эти проекты могли появиться именно сейчас, у нового поколения, которое уже лишено опыта трудного общения с тактильными свидетельствами, травмами советского, например, хронотопа. В дискретной, фасеточной правде сознания миллениалов эта физическая тяжесть груза прожитых страной лет преобразилась в некий виртуальный квест, узор интерпретации, культ неведомой религии с ее непонятными ритуалами.

Я полагаю, это как раз отличный симптом. Невозможность освободиться от памяти об унизительных подробностях жизни в совке определяло искусство концептуалистов и постмодернистов. Они остраняли проклятые воспоминания как могли, подвергали их коррозии иронией и цинизмом. В результате пустота стала чаемой целью высказывания, о чем писали в своих текстах-манифестах Виктор Пивоваров, Иван Чуйков… Пустотный канон концептуализма странно сомкнулся с цинизмом постмодернистской иронии. Сегодня эта тема апроприирована властью (цинизм, манипуляция логикой) ради оправдания ее преступлений. Быть постмодернистом сегодня не только олдскульно, но почти преступно. Однако те мастера (будь то Кабаков или Ерофеев), кто формулировали этот метод в советское время, были честны. Потому что для борьбы с реально смердящим драконом совка необходимо было тотальное обнуление программы метода и ценностных идей.

Фрагмент инсталляции Ильи и Эмилии Кабаковых «Воспоминания о коммунальной кухне»Фрагмент инсталляции Ильи и Эмилии Кабаковых «Воспоминания о коммунальной кухне»© Музей актуального искусства Art4.ru

Миллениалы привлекают, конечно, мэтров концептуализма в союзники. Однако очень своеобразно. Ведь очевидно, что для них Атлантида советского прошлого — это не конкретная психофизическая ассоциация, сопровождающаяся специфическими обонятельно-осязательными качествами (например, запахом общественных туалетов или столовых в СССР), а некий мем, изначально пустотелая оболочка знака.

По закону обратной логики, именно поколение миллениалов жаждет превратить пустоту в смысл. А как это сделать? Если в наследство осталось только то, что деструктивно?

Общаясь с опусами поколения нулевых и десятых, я акцентирую несколько методов валоризации высказывания сегодня.

Первый. Археология археологии. Настоящий дока в этом — Ян Гинзбург (Тамкович). На Винзаводе в галерее Osnova прошла его выставка SOVPIS. Как и в других работах, Ян изымает артефакты советского прошлого из их привычного контекста. И этот контекст для нас — как раз иронический дискурс московского концептуализма. Он деконцептуализирует артефакты совка, будь то газеты, обертки, афиши, обложки, открытки. Он предлагает увидеть их в иных обстоятельствах существования, не в качестве знаков идей, а в качестве адресных свидетельств, строящих личную биографию конкретного человека, будь то Илья Кабаков или Иосиф Гинзбург.

Сам не помня ничего из вонючего и затхлого мира застоя, он не нуждается в его постмодернистском остранении. Ян относится к нему, как исследователь к миру иезуитских колледжей португальской провинции XVII века. Дико интересно, но уже не грязно и не кроваво. Можно делать новый квест и создавать резонансную по отношениям к нам среду. И в этом переиначивании знаков прошлого создается прецедент возвращения личного ценностного высказывания о живых людях, судьбах, уважении к ним и к Истории.


Ян Гинзбург на выставке «SOVPIS», 2019
© Сергей Хачатуров

Второй метод. Гибридизация. Как известно, гибридный метод в постколониальном мире обращает к критике привычных институций и их автономии. Шире — это преодоление музейности, келейности ради размыкания границ и более сложного понимания многообразности процесса. Габриэль Ороско, Рикрит Тиравания ищут промежуточные, институционально не маркированные места осуществления своих высказываний с привлечением и вовлечением людей «снаружи». В России эту стратегию успешно практикуют группировки ЗИП, ЕЛИКУКА, «Север-7».

Одно из последних сильных впечатлений — инсталляции «Север-7» на «Da!Moscow» и только что открывшаяся их выставка «Горизонт-19» в Новом музее Санкт-Петербурга. Груды построек, сколоченных словно ранние кабаковские скворечники или объекты искусства Ольги и Александра Флоренских, дополнены валом различных скульптур, фарфоровых тарелок, граффити, плакатами, всякой предметной хтонью. Хтонь напоминает одновременно развалы блошиного рынка на Удельной в Санкт-Петербурге, музей Резо Габриадзе и инсталляции с травмированными героями Пола Маккарти и Майка Келли… Такой вал подобен новому постисторическому чуду с необарочным рогом изобилия. И убеждает этот поток своей корявой элегантностью, возращением уважения к рукоремеслу. Также убеждает явленным доподлинно желанием преобразовать мир по законам искусства, вовлечь в процесс как можно больше людей, разомкнуть границы, сделать жизнь в искусстве тотальной. То есть, «Север-7» (как и ЗИПы) — во многом наследники и авангардных группировок, и эстетов Серебряного века, занятых преобразованием жизни по велению искусства где-нибудь в Абрамцево Мамонтова или в Дармштадской колонии.

Экспозиция группы «Север-7» на выставке «Da!Moscow». ДетальЭкспозиция группы «Север-7» на выставке «Da!Moscow». Деталь© Сергей Хачатуров

Третий метод. Digitalsentimentality. Я бы связал этот метод с постинтернетом. Миллениалам трудно понять страсти, которыми были обуреваемы романтические герои прошлого. Сам процесс коммуникации сильно изменился. Ритуальная презентация чувств может быть не считана так же, как пьеса с кринолинами в академическом театре. Однако и VR-очки, как оказалось, не панацея. Пестуемые Петером Вайбелем расчеты на сетевое искусство, как флагман будущего артпроцесса, не оправдались. Новая рутина плазменных кривуль ужасает своей тотальной профанацией так же, как академические постановки постсоветских художественных школ.

Выход — тоже гибрид, тоже изъятие знака без оболочки. Цель изъятия: путем замены контекста возвращение знаку семантики и плотности присутствия. Вспоминаю проект британского художника Эда Аткинса «Старая еда» на Венецианской биеннале нынешнего года. В центре зала стоит гардероб с театральными костюмами. Пыльными и выцветшими. По периметру экраны, в которых оцифрованные манерные куклы разыгрывают сюжет готического викторианского романа. Зал полнится скрежетом и всхлипами. На одном экране присутствует гамбургер из фастфуда, он готовится как в рекламе, с жирным кетчупом и ядовитого цвета огурцами.

Эд Аткинс. Старая еда. Фрагмент инсталляции на биеннале в Венеции, 2019

Аткинс показал сервировку эмоций и страстей в массовой культуре, история которой идет рука об руку с промышленным капитализмом, викторианской Англией, а, следовательно, бульварным чтивом, конвейером эмоций массового хоррора и сентиментального романа. Кстати, дитя своего времени, Карл Маркс в «Капитале» привлек очень много образов готической литературы, включая «призрака, что ходит по Европе» и «отчуждение труда от капитала» (сравните со «Скупым рыцарем» Пушкина). Препарируя этот исторический контекст в намеренно архаическом (гардеробном) и намеренно актуальном (цифровом) вариантах, Аткинс уходит от назидания и цинизма. Предлагает матрицу, которую можно сделать историей каждому посетителю лично, в зависимости от желания и отзывчивости к романтическим эмоциям.


Эд Аткинс. Старая еда. Фрагменты инсталляции. Венеция, 2019
© Сергей Хачатуров

Наконец, еще один метод: ретрофутуризм. Он спасает от учительских интонаций, но помогает прозреть будущее в слоистом и фасеточном (миллениальном) восприятии прошлого. Из недавних впечатлений уместно вспомнить оперу «ГЭС-2» в Лабораторном корпусе МЭИ. Стараниями Ирины Кориной, Всеволода Лисовского, Дмитрия Власика, Андрея Родионова, перформеров и музыкантов конструктивистский пандус (арх. Мейльман, Мовчан, Кузнецов, Николаев...) стал траекторией движения процессии, культом с припоминанием языков разных эпох и музыкальными облаками.

Всеволод Лисовский, Дмитрий Власик, Андрей Родионов, Ирина Корина. «ГЭС-2» ОпераВсеволод Лисовский, Дмитрий Власик, Андрей Родионов, Ирина Корина. «ГЭС-2» Опера© Сергей Хачатуров

Текст обходчика ГЭС вплавился в мистерию карнавала страны Сомнамбулы с лифтером, пускающим как четки, бесшумные кабинки ПатерНостра... Мы оказались в капсуле времени, когда уже труд стал настолько отчужден от жизни, что его артефакты превратились в алтари культа друидов, или забытые стенды первомайской демонстрации СССР...

И этот анамнезис, припоминание о недавнем труде не становится пустой фантомной оболочкой. Он тяжелеет, обрастает эмоцией и смыслом не благодаря физическому контакту с рабочей поверхностью, а благодаря культурным текстам ретрофутуристической проблематики, например, роману жившего в эпоху Пушкина и Достоевского князя Владимира Одоевского «4338-й год». В качестве эпилога позволю себе цитаты из него.

«Дом первого министра находится в лучшей части города, близ Пулковой горы, возле знаменитой древней Обсерватории, которая, говорят, построена за 2300 лет до нашего времени. Когда мы приблизились к дому, уже над кровлею было множество аеростатов: иные носились в воздухе, другие были прикреплены к нарочно для того устроенным колоннам. Мы вышли на платформу, которая в одну минуту опустилась, и мы увидели себя в прекрасном крытом саду, который служил министру приемною. Весь сад, засаженный редкими растениями, освещался прекрасно сделанным электрическим снарядом в виде солнца. Мне сказывали, что оно не только освещает, но химически действует на дерева и кустарники; в самом деле, никогда мне еще не случалось видеть такой роскошной растительности...

Дамы были одеты великолепно, большею частию в платьях из эластичного хрусталя разных цветов; по иным струились все отливы радуги, у других в ткани были заплавлены разные металлические кристаллизации, редкие растения, бабочки, блестящие жуки. У одной из фешенебельных дам в фестонах платья были даже живые светящиеся мошки, которые в темных аллеях, при движении, производили ослепительный блеск; такое платье, как говорили здесь, стоит очень дорого и может быть надето только один раз, ибо насекомые скоро умирают...

Некоторые из дам носили уборки a la comète [1]; они состояли в маленьком электрическом снаряде, из которого сыпались беспрестанные искры. Я заметил, как эти дамы из кокетства старались чаще уходить в тень, чтобы пощеголять прекрасною электрическою кистью, изображавшею хвост кометы, и которая как бы блестящим пером украшала их волосы, придавая лицу особенный оттенок...»

Ретрофутуризм — пропилеи интерпретации постсовременности. Неспроста 11 июля в Музее Москвы открывается выставка «Косморама XVIII», посвященная новой оптике на древние миры, созданные князем Одоевским.


[1] В виде кометы (фр.)

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте