Голубые роги под пролетарской маской

В галерее «На Шаболовке» последние недели (до конца месяца) идет выставка «Левее левизны. Грузинский авангард в книге», собранная куратором, библиофилом и коллекционером Павлом Чепыжовым. Для рубрики «Графический кабинет» Павел рассказал о своей книжной коллекции, о том, как и почему родился замысел работать именно с грузинской книгой двадцатых годов, о противоречиях тбилисской авангардной сцены и разнице между советскими и современными библиофилами. Кстати, в последние выходные июня на выставке планируется кураторская экскурсия.

— Выставка посвящена небольшому историческому отрезку, но разброс памятников значительный: есть и рукописные книги, и уникальные печатные экземпляры!

— Все-таки основные экспонаты выставки — это печатная книга, типографский дизайн. Но здесь пересеклось несколько моих интересов: к авангарду как таковому, к книжному дизайну 1920-х годов, к грузинской культуре и, наконец, интерес показать малоизученный пласт в истории книги. Поскольку я — историк книги, я хотел бы описывать и открывать неочевидные уголки этой темы.

— Год назад в Варшаве вышла ваша книга «New Georgian Book Design, 1920s-30s». Можно ли сказать, что выставка иллюстрирует эту книгу, или они, скорее, дополняют друг друга?

— Конечно, они связаны. Но если каталог — это иллюстрированная библиография книг, которые были изданы в 1920-е и подчинялись художественным законам своего времени, то выставка — часть большого проекта, куда входят чтение лекций, пропаганда книги, освещение грузинских 1920-х годов в разных выставочных пространствах. Например, часть коллекции мы показывали на выставке ««Грузинский авангард» (2016—2017) в Пушкинском музее. Большая выставка «Tiflis on My Mind», посвященная грузинскому алфавиту, была представлена в 2018 году в Германии, в музее Клингспур в Оффенбахе.

«Левее левизны». Общий вид экспозиции
© Екатерина Берсенева

— Значит, здесь в основном представлена ваша коллекция?

— Да. На данный момент она самая большая из того, что собрано по грузинским 1920-м годам. Плюс книги поддержаны графикой из другой частной коллекции — собрания Петра Навашина.

Графика из собрания П. Навашина, плакаты и кинофильмы 1920-х в экспозиции выставки
© Екатерина Берсенева

— Оригиналы, действительно, своеобразно сочетаются с книгой.

— Сочетание очень любопытное. Честно говоря, изначально мы планировали делать просто книжную выставку, но потом возникла возможность взять предметы из коллекции наследников Зиги Валишевского — художника-авангардиста конца 1910-х годов. Нам он известен по большей части программной книгой «Учитесь, худоги», которую они создали совместно с Крученых и Кириллом Зданевичем. Кирилл Зданевич — ключевая фигура для понимания дизайна грузинской книги 1920-х, и очень важно, что в коллекции Петра Навашина помимо графики Валишевского есть и его рисунки.

Невозможно рассказывать о грузинских 1920-х, не упоминая меньшевистскую Грузию, республику 1918—1922 годов и культурную атмосферу того времени — литературные кафе или живших тогда в Тифлисе представителей русской культурной элиты. И мостик-переход от русского авангарда, базировавшегося в Тифлисе в конце 1910-х, к художникам-оформителям грузинской книги советских лет, которым посвящена выставка, дает именно Зданевич. Кроме того, интересно сравнить его работы 1910-х с обложками 1920-х годов.

— Основная масса работ на выставке — все же раннесоветские произведения?

— Тут важно, что представлен и меньшевистский период (то есть до 1922 года): сразу после революции в Тифлис приехали Василий Каменский, Крученых, Сергей Судейкин, Евреинов и другие. Тогда книги печатались на русском языке, существовала довольно большая русская среда, где шли дебаты и лекции, появлялись их последователи, почитатели. А в 1921—1922-м многие уехали — например, Илья Зданевич уехал в Париж.

«Левее левизны». Общий вид экспозиции
© Екатерина Берсенева

— В оформлении выставки подчеркнута своеобразная мягкость очертаний букв грузинского алфавита, которая словно перешагивает угловатый раннеавангардный дизайн. Тут даже просвечивает «стиль 1935 года». Эту мысль обогащает архитектурная часть: внутри «белого куба» мы видим инсталляцию, кусок интерьера, который кажется не то фрагментом музея, не то реконструкцией кубистского полотна 1920-х годов. Такая двойственность была задумана?

— Да, разносторонность оформления тут совершенно оправданна! И до, и после революции Тифлис был мультикультурным городом, где в творческом процессе слилось множество разных тенденций — и национальных, и социальных. Я долго искал для себя ответ на вопрос о пластических особенностях грузинского шрифтового дизайна, о том, почему он так необычен. Думаю, грузинский алфавит очень адаптивен, он хорошо обыгрывает эту кубистическую угловатость. Один из экспонатов выставки, журнал «Наковальня» (1923), своей контрастной обложкой и четким шрифтом ближе к конструктивизму. На соседнем примере видно, что грузинские шрифты могут легко принимать округлые формы. А вот здесь, в работе Давида Кутателадзе для журнала «Знамя» (1923—1926, № 9), использованы и те, и другие элементы; получилось очень интересно и абсолютно читаемо.

Мне кажется, что преимущество грузинского шрифта здесь в том, что многие элементы можно и заострять, и закруглять. В кириллице такое тоже возможно, но уже с некоторыми исключениями, это писал еще Соломон Телингатер — что в действительности заострять можно не все буквы и дизайнеру кириллических шрифтов и книг надо это учитывать. В грузинском искусстве роль Телингатера играет, наверное, Бено Гордезиани, шрифтовой дизайнер группы Н2SО4. Правда, пока мы не обнаружили развернутых сугубо теоретических работ на эту тему.

— А как вы вообще подошли к теме грузинского книжного авангарда?

— Так сложилось, что я довольно давно интегрирован в книжный рынок Тбилиси и проводил в Грузии много времени. Я занимался грузинскими книгами на Кавказе XIX века, рукописными и старопечатными книгами. При этом меня всегда интересовал дизайн 1920-х: я занимался деятельностью ЛЕФа, дизайнами Степановой, Родченко, Поповой и так далее, то есть неплохо представлял, что происходило в России в это время. И, собственно говоря, я начал смотреть, что известно про 20-е годы в книжном дизайне Тбилиси... Выяснилось, что не очень много, а книги начали попадаться.

Мое внимание привлекла одна книга, которую я купил у одного известного грузинского историка: она была разбита по листочкам, лежавшим в разных частях библиотеки, на некоторых карандашом были нанесены какие-то записи, калькуляции… Пришлось собирать ее вручную, и я увидел, что это очень странная книжка. На обложке изображен треугольник, в котором написано «Нико Пиросмани» и даны имена трех грузинских авангардистов — Кирилла Зданевича, Бено Гордезиани и Ираклия Гамрекели, а под ним — Н2SО4. Все, что есть в этой брошюре, — репродукции этих художников вместе с картиной Пиросмани. Также сзади был указан тираж — 100 экземпляров.

Я начал искать информацию о ней и понял, что ее описания в литературе нет. Оказалась она только в Национальной библиотеке Грузии. С этого началось исследование. И если Н2SО4 — группа художественная и еще известна историкам, то эта конкретная работа до сих пор непонятна. Каталог выставки? Возможно, но никакой информации о ней не сохранилось.

Так, собственно, родилась идея собирать грузинские книги, необычные с точки зрения дизайна, а потом исследовать объединения, издававшие эти книги.

«Левее левизны». Вид экспозиции со страницами журнала Н2SO4 и сборником, посвященным Софии Мельниковой

— Расскажите немного про группу Н2SO4.

— Н2SO4 — это такая верхушка айсберга того, что происходило в Тбилиси в то время. Они издали абсолютно экспериментальный одноименный журнал — Н2SO4. Вот он у нас как раз представлен в полистовой развеске. Он попал в несколько важных библиографий, в Музей современного искусства в Нью-Йорке и регулярно попадает в каталоги российского и советского авангарда. В группу Н2SO4 входили молодые грузинские художники и поэты, ведомые литературным лидером Симоном Чиковани. Он и составил манифест этой группы при поддержке поэтов-футуристов и дадаистов. В деятельности группы принимали участие и два художника, отвечавших за дизайн журнала. Один из них — это Бено Гордезиани, который всю жизнь посвятил дизайну шрифта и, видимо, как раз придал журналу этот запоминающийся облик.

— Образ аскетичный и сконцентрированный именно на шрифтовой культуре, но в то же время очень узнаваемый благодаря своей раскиданности, резкости.

— И обложку с треугольником, которую я упоминал, создал тоже он. Он видел художника книги, прежде всего, как художника шрифта: это явно пересекается с идеей Эля Лисицкого, который использовал термин «шрифтштеллер» — «человек, ставящий шрифт» — вместо понятия «художник книги». Лисицкий в то время работал в Берлине и про Гордезиани не знал, то есть неожиданно грузинские молодые поэты и художники выступили в мировом авангардном тренде. Поэтому грузинская книга и выглядит так свежо на книжных аукционах и в мировых коллекциях, частных и институциональных.

Тем не менее у этого айсберга есть и подводная часть. Н2SO4 напечатали еще несколько журналов: видите, на последней странице первого номера Н2SO4 есть объявление о втором, который не вышел, — вот так все время было: заявлен двухнедельник или месячник, потом журнал прекращался. У Н2SO4 очень интересная предыстория, потому что появились они из группы «Феникс», которая была чисто поэтической. Это был настоящий прорыв: молодое поколение устанавливало свои правила, свой диктат, и в 1922 году они ворвались на заседание символистов, сорвали его и устроили погром. Инициатором был Симон Чиковани, потом к нему присоединились художники. Среди них кроме Бено Гордезиани был Ираклий Гамрекели, фактически самый влиятельный левый художник в Грузии 20-х годов. Он был довольно активным дизайнером книг, журналов и периодики, подписывал большую часть своих обложек.

Когда Гордезиани ушел из группы Н2SO4, основными художниками в этой группе (переименованной позже — по аналогии с московским объединением — в Левый фронт искусств) стали Ираклий Гамрекели и Кирилл Зданевич. Безусловно, главным защитником идей ЛЕФа в Грузии был Ираклий. И он же больше всего работал в книжном дизайне. У нас в каталоге приведено около 20 его работ. Но про его книжную деятельность, к сожалению, не очень много написано в Грузии, России и в мире, он намного более известен своими театральными работами.

Кирилл Зданевич, Александр Бажбеук-Меликов, Зига Валишевский, Наталья Гончарова, Ладо Гудиашвили, Иван Терентьев и др. Иллюстрации из сборника «Софии Георгиевне Мельниковой. Фантастический кабачок». Тифлис, «41º». 1919. Собрание Петра Навашина. На других кадрах — развороты современного репринта сборника
© Екатерина Берсенева / © Галерея «На Шаболовке»

— Как раз в связи с театром хотела спросить про экспонат, посвященный актрисе Софии Мельниковой. Что это была за женщина? Это посвящение немного напоминает сборник H2SO4 в честь Нико Пиросмани…

— Чтобы объяснить этот экспонат, нужно немножко вернуться назад, потому что сборник был напечатан еще в 1919 году, во время большой концентрации в Тифлисе именно русских художников и поэтов.

София Мельникова была музой Ильи Зданевича тифлисского периода, а он во многом и был инициатором сборника. По сути, это такой интернациональный альманах, в который вошли грузинские, русские и даже армянские тексты, что хорошо отражает многосторонность Тбилиси.

В этом сборнике можно увидеть работы как тифлисских художников (например, Ладо Гудиашвили, который впоследствии тоже уедет в Париж), так и русских: Натальи Гончаровой в Тифлисе на тот момент не было, но она прислала свои работы. Что касается Ильи Зданевича, то, будучи поэтом, который очень хотел оформлять свои произведения, но не работал в графике, он одним из первых запустил шрифтовые эксперименты. В сборнике можно видеть несколько таких работ.

Отдельно мы показываем иллюстрацию к сборнику из коллекции Навашина, которая символизирует переход от русского авангардного Тифлиса (фантастического города, как назвала его Татьяна Никольская!) к уже советскому Тбилиси.

А прямая связь первого и второго альманахов заключается в том, что Н2SO4 и сборник Софии Мельниковой были собраны в одной типографии. Хотя о роли этой типографии ничего толком не известно, она проходит красной нитью через многие экспериментальные издания Тбилиси и Тифлиса.

— И что же потом произошло с «фантастическим городом»? Как советская фаза изменила плоскость книжной культуры?

— В эти годы и в Москве, и в Ленинграде выделилась большая группа художников, которые поддерживали Октябрьскую революцию и советскую власть. Они чувствовали, что могут быть неким культурным голосом этой власти, хотя до революции не ощущали за собой этой силы. Революция дала им дополнительный творческий импульс, возникла вообще вся идея левого фронта искусств и книжного конструктивизма, а вместе с ней — и социальный заказ. В предыдущий период такой заидеологизированности, конечно, не было.

Тифлис меньшевистский был местом встреч литературных, поэтических традиций. Там было много разных групп: Крученых вел «41º», весьма активен был Сергей Городецкий, все они общались и спорили, но никакой официальной идеологии за этим не стояло. Но в годы появления «Феникса» и Н2SO4 эти люди уже были объявлены «бывшими» и не имеющими отношения к искусству.

Грузия — «Феникс». Тбилиси, 6—7 мая 1922 года. Футуристический манифест Симона Чиковани, ознаменовавший конец тифлисского русскоязычного авангарда и начало грузинского модернизма. На другом кадре — витрина с футуристическими книгами: в центре — «Лакированное трико» А. Крученых
© Екатерина Берсенева

— Несмотря на смещение внимания в сторону авангарда, сегодня мы видим, что огромная часть книжных и журнальных памятников 1920-х — 1930-х годов сохранила след массовой эстетики модерна. А в Грузии, как я понимаю, центром притяжения все еще оставались символисты?

— Да, поскольку «Голубые роги» были в Грузии на тот момент самым мощным поэтическим движением. Казалось бы, в Тбилиси не было такого жесткого разделения поэтов на сторонников старой и новой власти, как в советских столицах. Тем не менее из этой темы родилась дискуссия на нашем левом фронте искусств, и появился текст 1927 года, который дал название выставке, — «Левизна “Левизны”». Это название брошюры Лео Эсакиа, где он обвиняет Ираклия Гамрекели в излишней декоративности, а поэтов упрекает в том, что они не сбросили с себя традиции символизма: бывшие члены «Голубых рогов», «притворяющиеся» пролетарскими поэтами, еще и без партбилетов…

Можно еще добавить, что многие грузинские поэты были поклонниками Крученых, в их текстах видно влияние его зауми, которую уже в середине 1920-х и в России, и в Грузии крайне левые критики считали бессмысленной и никак не отвечающей концепции пролетарского искусства. Поэтому, несмотря на дебаты, на которых летали стулья, книжная культура Тбилиси 1920-х годов была свободна от такого жесткого отсеивания лишних авторов.

Например, один из организаторов «Голубых рогов» — драматург Григол Робакидзе активно работал с режиссером Котэ Марджанишвили и всеми авангардными художниками. Хотя Робакидзе был символистом, его книги оформлял Гамрекели, глава грузинского ЛЕФа. При этом Гамрекели оформлял и книги Карло Каладзе — главы пролетарских писателей и одного из официозных поэтов Советской Грузии, аналога Павла Антокольского. Вот он, идейный диапазон. А ведь в России тех лет уже большинство символистов либо «перековались», либо уехали.

Интерес к изданиям «Академии» относится, наверное, к традиции советского собирательства, а коллекции регионального книжного авангарда, думаю, ближе к нынешним годам — как и собирание старообрядческих рукописей, например, которые в советское время мало кто понимал.

— На современных российских выставках слышно не так много голосов с библиофильской сцены. Вам хотелось бы, чтобы книжные коллекции постепенно выходили к широкой аудитории, или вы считаете ценным их положение на обочине культуры?

— Голосов и выставок мало потому, что немногие галереи возьмут чисто книжную выставку: книги воспринимаются как поддержка графики или живописи. Обычная история — выставка Кирилла Зданевича или Ираклия Гамрекели: здесь будет графика, тут декорация, а в углу будет лежать несколько книжек («а вот тут еще можно узнать, что человек занимался зачем-то и этим»). Отчасти исключением был «Грузинский авангард», где книжной культуре Тифлиса было выделено серьезное место (поскольку она была очень связана с тифлисской авангардной культурой).

Мне кажется, надо заниматься пропагандой искусства книги. Мы хотели бы устраивать больше выставок, материал для этого есть, и, даже не выходя из 1920-х годов, можно лучше осветить многие уголки книжной культуры. Книги не должны оставаться достоянием какого-то маленького мирка и лежать на полках у коллекционеров. Можно вспомнить идею, которую проповедовал тот же самый ЛЕФ: «Книгу — в массы». Нет ничего более прикладного, чем вернуть эти книги широкому зрителю: опыт выставки на Шаболовке показывает, что это возможно. Пусть она очень нишевая, пусть мало кто с бухты-барахты интересовался темой грузинского авангарда, однако при правильной подаче и правильном объяснении феномена все это вызовет культурный и дизайнерский интерес.

Книги и журналы из коллекции Павла Чепыжова
© Екатерина Берсенева

— Я вошла в коллекционерскую среду, наверное, лет 15 назад, и сейчас меня все больше интересуют разница между поколениями коллекционеров и изменение лица этого сообщества. Как вы видите этот процесс и его влияние на рынок?

— Ситуация действительно меняется, и, судя по рынку редких книг, выходящему за рамки 20-х годов (или вообще за рамки русскоязычных изданий), существует смена поколений. Да, новые темы возникают, старые уходят. Интерес к изданиям «Академии» относится, наверное, к традиции советского собирательства, а коллекции регионального книжного авангарда, думаю, ближе к нынешним годам — как и собирание старообрядческих рукописей, например, которые в советское время мало кто понимал.

Действительно, книжные коллекционеры довольно сильно отличаются от «живописных». Для коллекционеров живописи выставка — всегда создание резонанса, какой-то истории, которая делает их предмет более значимым. Для книг такой проблемы нет, кроме того, у нас не так остра ситуация с подделками. Плюс есть тяжелый опыт советского прошлого, когда коллекционеры книг по разным причинам старались не светить свои собрания.

Сейчас в разных областях на низовом уровне все-таки появляются маленькие галереи и выставочные пространства. Возможно, было бы интересно увидеть коллаборации с библиотеками, потому что в Москве существует достаточно книжных коллекций, которые достойны того, чтобы быть выставленными. Здорово, что сейчас книжные выставки делает РГБ, но они справляются сами, им частные коллекционеры не нужны. В любом случае рост интереса к выставкам книг — это хорошо, потому что задает общий тон происходящему в книжном мире. Надеюсь, что таких выставок будет больше.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!