«То, что я делаю, можно назвать деконструкцией графической новеллы»

Этим материалом COLTA.RU открывает рубрику «Графический кабинет», посвященную поиску новых перспектив в российской графике. Речь пойдет о самых разных форматах — графической новелле, рисунке, разных формах малотиражной печатной продукции, — но главным зерном рубрики останется авторский зин, или книга художника. Сегодняшняя героиня рубрики Маша Краснова-Шабаева уже несколько лет разрабатывает собственный подход к этому формату. В своем поэтическом нарративе она совмещает образы советского производственного плаката и архитектурного макета с детской книгой и эстетикой видеоигры, а наследие московского концептуализма дополняет феминистской философией. Презентация нового зина «Незнакомые» прошла в конце лета в московском принт-шопе альтернативной графики «Послезавтра». Ходят слухи, что на ярмарке non/fiction в этом году художница представит другую авторскую книгу — по собственным текстам и в твердой обложке — под названием «Дома и домики», которую выпустит издательство «Самокат».

— Расскажи вкратце, как твоя художественная биография сложилась в России и Голландии. Произошли ли с отъездом принципиальные изменения?

— Я родилась в Уфе, окончила отделение станковой живописи Уфимского училища искусств. В 2003 году переехала в Москву. Первое время было тяжело, я не могла понять, как в этом городе заработать деньги, будучи живописцем. Совершенно случайно стала иллюстратором, просто разослав свои картинки в журналы, которые мне нравились и лежали у меня дома (Jalouse, «Афиша», «Большой город»). Параллельно продолжала заниматься искусством, училась в ИПСИ. В 2009-м переехала в Роттердам, где живу по сей день.

Что изменилось? Мне кажется, что в России у меня много энергии уходило на то, чтобы доказать, что я и иллюстратор, и художник. В силу культурных особенностей граница между прикладным и «высоким» искусством в России более четкая. В Нидерландах она более размытая и, вероятно, проходит в другом месте. Можно увидеть работы иллюстратора в галерее или художественном музее, и это нормально.

При этом иллюстрация в Нидерландах — сугубо коммерческая область. Мой стиль подходит единицам, и даже местное иллюстраторское агентство позиционирует меня больше как художника, не иллюстратора. Конечно, это мой частный случай, но в целом в этом плане здесь меньше снобизма. И мне кажется, что на меня это повлияло как на художника.

Я здесь почувствовала себя свободнее, четче осознала, о чем мое искусство. Стала делать работы, которые всегда хотела делать. Но вполне возможно, что это последствия не столько переезда, сколько того, что я стала старше и накопила достаточно опыта.

— Как давно ты стала работать с форматом зина?

— Я начала делать зины в 2010 году. Вообще я всегда работала сериями и вдруг поняла, что мне хочется, чтобы в каждой из них был более четкий нарратив. Я долго искала подходящие форматы, и в итоге самыми интересными и комфортными для меня оказались книги и анимация. То, что я делаю, вполне можно назвать деконструкцией графической новеллы или анимации.

Для меня мои издания — это, скорее, «книжки», потому что я в первую очередь вдохновлялась традицией artist's books. Зин в моем понимании — это не любой самиздат, а что-то более политическое, для меня это слово несет какую-то энергию активизма.

Меня всегда интересовали утопии и попытки превратить их в реальность, и в своих зинах я исследую именно эти темы. Первые две книжки, «Без названия — 1» и «Без названия — 2», вдохновлены моим советским и постсоветским детством, руинами империи и картинами моего папы — живописца Сергея Краснова, который как раз эти руины и изображал в 80-е — 90-е (это мой любимый период его творчества). Они задумывались как путеводители по воображаемому миру — ко второму зину даже прилагалась открытка из этого загадочного места.

В своих книжках я могу собирать работы разных форматов и техник, объединенные одной темой. Но в процессе их создания думаю я о них именно как об иллюстрациях, являющихся частью какой-то одной большой истории, и это меня дисциплинирует, дает структуру.

Вообще иногда я экспериментирую и делаю книжки-объекты. У меня на счету один флипбук «Близнецы», изданный местной галереей PrintROOM специально к Роттердамскому кинофестивалю в 2012 году. И попап-книга «Тени», которая существует на данный момент в единственном экземпляре.

— Что выделяет книгу художника по сравнению с иллюстраторской работой? Есть ли в этом для тебя элемент свободной поэзии, сдвига оптики?

— Я занимаюсь разными вещами: и коммерческими проектами, и даже детской иллюстрацией. Но я не могу жить без проектов, которые я делаю сугубо для себя. Даже если это делается по заказу галереи, фестиваля и т.д., это все равно «для себя», это мой выплеск без всяких вмешательств со стороны. То есть, по сути, единственное отличие этих проектов от всего остального — это темы и уровень интимности, откровенности, которые присутствуют в работах.

Artist's book для меня — это именно такой выплеск. Это объект, в пределах которого я свободна делать то, что хочу. И большой плюс для меня — то, что человек общается с книгой один на один. Это очень важно.

— Расскажи о том зине, который ты сейчас привозишь в Москву.

— «The Strangers» (или, по-русски, «Незнакомые») был издан моими друзьями PrintROOM в 2018-м к моей выставке в Музее Бойманса — ван Бёнингена. PrintROOM — это пространство в Роттердаме, посвященное зинам, artist's books и прочим подобным публикациям.

Это история о попытках выжить и не потерять себя в таинственной и неизведанной мгле, оставаясь при этом художником.

«Незнакомые» тоже об утопии своего рода, точнее, дистопии. Лет десять назад я стала читать о радикальных феминистках и о попытках многих из них сбежать от патриархата в глушь, сжечь все мосты и построить свое собственное общество с нуля. Вот этот побег от проклятой цивилизации меня вдохновил, но рисунки на эту тему я начала делать позже — в 2013-м, когда у меня родилась дочь и я сама почувствовала себя в какой-то ссылке и изоляции. Вообще это, наверное, самая личная моя серия работ. Это история о попытках выжить и не потерять себя в таинственной и неизведанной мгле, оставаясь при этом художником. В общем-то можно сказать, что она — о моем первом опыте материнства.

— Зин-культуры в России и на Западе — как ты оцениваешь их становление и диалог?

— С детства мне был интересен самиздат, это было что-то такое загадочное и запретное в советские времена. Я помню, как нашла у мамы в шкафу маленькую синюю книжечку со смешными, странными текстами и рисунками; это было мое первое знакомство с этим форматом. Вообще традиции самиздата в России — это что-то особенное. Это, прежде всего, физическое воплощение стремления человека к свободе слова. Жалко, что на какое-то время самиздат угас, но я вижу, что сейчас он возрождается. Конечно, сейчас главное вдохновение для российских зинов — это, в первую очередь, не советская традиция, а, скорее, интернет, Инстаграм, путешествия в страны, где зины — это обычное дело.

Понятно, что стопроцентной голландкой я никогда не стану и мой русско-татарский бэкграунд всегда будет со мной. И это хорошо и для меня самой, и для зрителя любого происхождения.

На Западе зины и artist's books, на самом деле, везде, с этим форматом сталкивается каждый студент творческого вуза. В Нидерландах, например, сделать зин — это часто одно из заданий учебной программы у фотографов. Многие профессиональные фотографы и художники предпочитают self-published-зины или зины, выпущенные маленькими издательствами, работе с крупными издательствами. Просто потому, что это максимальная свобода без каких-либо ограничений, кроме самоцензуры. Кроме того, это самый дешевый способ поделиться своим искусством с окружающими. Который в силу своей мобильности для молодого художника может быть намного эффективнее, чем выставка в галерее. Зины могут нести очень разный смысл, но объединяет их опять-таки стремление к свободе самовыражения.

— Насколько для тебя как для интернациональной художницы важен российский контекст?

— Я ценю свои корни. Сложно сказать, появилось ли это под влиянием переезда или я сама пришла к этому. В России я особенно об этом не задумывалась. Но здесь и сейчас мне нравится как художнику быть собой и принимать себя со всеми деталями собственной биографии.

Конечно, я иногда чувствую, что «оголландилась» и российский контекст ускользает от меня — просто потому, что уже достаточно долго живу за пределами родины. Это меня не пугает, это естественный процесс. Понятно, что стопроцентной голландкой я никогда не стану и мой русско-татарский бэкграунд всегда будет со мной. И это хорошо и для меня самой, и для зрителя любого происхождения.

— В твоих книгах при их поэтичности всегда есть место социальному измерению. Придаешь ли ты значение тексту, тиражу — или эти вопросы могут отойти на второй план?

— Мои работы всегда больше походили на поток сознания, но в последнее время я все больше обращаюсь к настоящему, реальному в качестве вдохновения. Так что, может быть, это будет меняться. Для меня мои книжки — это что-то вроде дневника. Мне кажется, что единственный шрифт, который должен быть в них, — это буквы, написанные или нарисованные мной от руки. А наличие или количество текста зависит только от моей интуиции. Иногда хочется объяснить читателю, что происходит, иногда нет.

То же и с тиражом. Я отношусь к зинам или artist's books как к произведениям искусства. Тираж может быть разным, но, на мой взгляд, он не должен быть слишком большим, как и у любого авторского принта. Иногда и одного экземпляра вполне достаточно.

Больше работ Маши Красновой-Шабаевой можно увидеть на ее сайте.

Понравился материал? Помоги сайту!