Необходимая часть игры?

Поскольку сегодня, 12 декабря, в «Ударнике» — кинотеатре, который, как в сказке про голого короля, не принято называть тем, чем он является, — состоится вручение Премии Кандинского, COLTA.RU решила поразмышлять о том, что же это такое — на самом-самом деле.

Премия Кандинского — механизм, существующий ради собственной саморепрезентации в медиа. И мысль эта такая же очевидная, как то, что картина — кусок холста, испачканный красками и помещенный в раму. Но многие, из причуды или по практическим соображениям, считают нужным продолжать воспринимать эту картину в рамках живописной конвенции, то есть пользоваться ею по назначению и смотреть на заключенный в раму прямоугольник как на окно в мир. Примерно такой же смысл имеет ежегодное обсуждение подробностей номинаций Премии Кандинского. Потому что мир в институциональной рамке премии такой же условный, как пейзаж на холсте.

Этот мир отчасти связан с реальными процессами в отечественном искусстве, но связан с ними опосредованно, поскольку существует не для понимания их и не для поддержания их функционирования (если это и происходит, то как случайное следствие). Он сконструирован для взгляда медиа, причем в первую очередь — непрофессиональных (то есть не специализирующихся на искусстве), в конечном итоге являясь не более чем приблизительной, грубо сколоченной иллюзией. Доказывает это тот факт, что сложно найти хотя бы одного, даже очень консервативного, критика, который считал бы выставку премии (то есть выбор художников, произведений и способ их подачи) на самом деле репрезентативной. Быть может, выражающей некоторую конъюнктуру в отношении современного искусства на определенном уровне, но никак не показательной для того, что в этом мире на самом деле происходит. Здесь мы намеренно оставляем за этическими скобками варварскую идею выбирать среди художников лучшего и давать ему за это деньги, которые, как всем известно, он с большей вероятностью потратит не на проекты, а на аренду квартиры, еду и оплату других расходов. Хотя с тем же успехом можно было бы устроить в голодающем городе конкурс красоты и победительницам выдавать хлебные карточки.

Давая ежегодному выставочному циклу увлечь себя и по календарю берясь описывать очередное событие-премии-которая-не-является-настоящим-событием, посмотрим на премию именно как на машину, зацикленную на саморепрезентации. То есть поговорим о том, чем премия является на самом-самом деле (чем она является на самом деле, писал уже пару лет назад портал OpenSpace.ru). Для этого нам придется взглянуть на нее вовсе не как на действующий винтик институциональной системы искусства, исполняющий функцию поддержки молодых художников, — ведь в таком случае преимущественная ориентированность на медиа прощается премии как та символическая рента, которую мы платим капиталисту за то, что он оплачивает наше профессиональное существование. Напротив, отказавшись от идеи даже частично «полезной» функциональности премии, разглядим в ней наконец никуда не ведущий аппендикс институциональной системы, тупик, cul de sac и одновременно репрезентацию-амальгаму, развернутую строго в сторону масс-медиа, — то есть функцию не поддержки и развития, а чистой самоаффирмации.

Сложно найти хотя бы одного, даже очень консервативного, критика, который считал бы выставку премии (то есть выбор художников, произведений и способ их подачи) на самом деле репрезентативной.

Сделать это стоит особенно потому, что именно в этом году (раз уж каждый раз приходится выдумывать, чем именно этот год может быть особенным) в первый раз принадлежащий владельцу премии Шалве Бреусу журнал «Артхроника» — самое лояльное медийное зеркало премии — не напишет ни о номинантах премии, ни о ее выставке, ни о победителях: мы знаем, что цикл этого издания, когда-то тесно и ладно синхронизированный с циклом премии, был грубо и навсегда прерван рукой собственного владельца.

Кульминация премии — церемония вручения, старомодная и громоздкая процедура, во время которой все, кроме того, кто ее затеял, чувствуют себя немного неловко. Это правильно, поскольку для того, кто ее затеял, именно в церемонии аккумулируется весь символический прирост.

Именно поэтому вся механика премии ориентирована на медиа и синхронизирована с их циклом. Все ее искусственно размноженные этапы, неуклюже нагнетаемый саспенс — поочередное оглашение жюри, лонг-листа, шорт-листа, открытие выставки номинантов, процедура вручения — рассчитаны как максимальное количество инфоповодов, которые результируют в максимум публикаций. Ходом из той же серии стала аренда Шалвой Бреусом кинотеатра «Ударник», который предполагалось переделать в музей: пока это предприятие привело только к тому, что знаменитый памятник советской архитектуры служит площадкой для выставок премии и дорогостоящим инструментом для умножения публикаций.

Художники и обозреватели — две необходимые категории стаффажных персонажей, которые крутят педали в медиамашине премии. Они совсем не находятся по разные стороны баррикад (старая оппозиция оценивающий/оцениваемый), а все вместе участвуют в воспроизводстве этого механизма, который несет им довольно сомнительную пользу. Интересно взглянуть на все предприятие с их точки зрения.

Действительно, на премии художникам дают деньги. Некоторые художники даже пускают их на дальнейшие проекты (Венков, Осмоловский). Впрочем, на целый проект таких денег недостаточно, приходится прибегать к дополнительным источникам финансирования (Венков). Но большинство тратит их на повседневные нужды (Рябова, Антуфьев, Альберт). С большей вероятностью молодые художники тратят деньги просто на жизнь (аренда квартиры, мастерской, еда, одежда, бытовые мелочи). Впрочем, проживают деньги и старшие художники. То есть сделать что-то новое, даже получив премию, — проблематично. Либо же то, что будет на нее сделано, строго говоря, новым не окажется.

Самые большие суммы достаются в рамках премии тем, от кого уже никто не ждет никакого развития: 40-тысячная премия за проект года обычно всегда вручается персонажу максимально предсказуемому, причем это предсказуемость не всеобщая (универсальная), а именно та, которую можно вычислить в рамках специфического дискурса премии, обусловленного вкусами (или нуждами) владельца, и возможные лауреаты вертятся в списках премии не по одному году (Альберт, Осмоловский, AES+F). Причем нет сомнений в честности работы жюри — просто сами механизмы выбора (состав жюри, состав экспертного совета), все эти фильтры как таковые, устроены так, что, как ни крути, выставка премии продолжает транслировать то представление о статусе искусства, его устройстве и виде, которое присуще владельцу фонда, премии и — когда-то — журнала.

Естественно, художники всегда рады деньгам, потому что у них, как правило, отсутствует регулярный доход. Но их взгляды на получение премии разнятся. Некоторые, чаще всего молодые художники (скажем, Настя Рябова и Дмитрий Венков), считают деньги полезными и своевременными, но сама процедура вручения со свойственной ей помпой кажется им фрустрирующей, налагающей неприятные обязанности, ставящей их в неловкую ситуацию. Кто-то (Рябова) считает, что сам механизм премии неадекватен и куда лучше было бы получать стипендиальную поддержку, «1000 евро каждому ежемесячно». А сама процедура вручения кажется невротизирующей и провоцирующей не на развитие, а на спад (Рябова). При этом кто-то (Венков) принимает вручение как «необходимую часть игры», «паблисити», без которого художнику будет сложно «делать следующие проекты». Другие — и это чаще художники старшего поколения — считают, что процедура вручения премии полезна и даже чем-то приятна. Юрий Альберт, так же как и Дмитрий Венков, считает, что это необходимая часть карьеры художника, но его оценка окрашена более позитивно: он называет это не «частью игры», а «профессиональными обязанностями». Кроме того, как и некоторые другие лауреаты, Альберт считает премию удачно подвернувшейся медийной площадкой, которая дает возможность выступить в поддержку гражданского протеста, и возможностью участвовать в благотворительности (выступая с благодарственной речью, Альберт поддержал протесты, а часть денег отдал на лечение больных детей). Это не единственный случай выражения гражданской позиции во время благодарственной речи (Диана Мачулина).

Относительно помощи в карьере показания тоже разнятся. По мнению многих лауреатов, премия никак не помогает художнику в международной карьере (так считают Венков, Рябова, Альберт), но может чем-то помочь в продвижении в местном контексте (по словам Дмитрия Венкова, он допускает, что каким-то образом его лауреатство способствовало тому, что его пригласили на выставку «Медиафорум», а также в основной проект Московской биеннале). Очевидно, что премия может помочь совсем молодым художникам: на премию автоматически подают свои проекты все мало-мальски уверенные в себе студенты Школы Родченко. Для них она может быть первой пробой сил.

Что касается «другой стороны», то есть обозревателей (они осуществляют необходимую связь между машиной премии и машиной медиа), то для них Премия Кандинского являет собой один из чистейших примеров отчуждения критического труда. До сих пор сохраняется модернистская идея о том, что критик «волен» выражать свое мнение, пусть даже негативное. В реальности же он лишь поддерживает цикл существования воспроизводящегося медиасобытия и наравне с остальными участвует в создании прибавочной стоимости. Конечно, это относится ко всем периодическим выставочным мероприятиям, но Премия Кандинского с ее несколько неуклюжим и навязчивым пиаром тут идеальный экспонат.

40-тысячная премия за проект года обычно всегда вручается персонажу максимально предсказуемому.

В наибольшей мере это относилось к закрытой со скандалом «Артхронике» (работникам пытались не выплатить отступные, уже готовый номер не был напечатан, все произошло внезапно и т.д.). Из шести ежегодных номеров журнал писал о Премии Кандинского минимум в четырех, а в номере, который приходился на момент выставки и вручения, бывало даже по два материала о премии. Эти материалы заверялись у сотрудников, работавших на премию. Обязанность писать материалы о премии передавалась от одного автора к другому, поскольку писать о премии два раза подряд казалось изматывающей и неинтересной задачей. Существенная часть из этих материалов была написана под псевдонимами. Иногда они писались коллективно или дописывались (текст-компиляция). Такое нежелание писать под собственным именем было свойственно и внештатным авторам, поскольку, берясь за эту задачу, каждый журналист понимал, что не сможет быть в своем тексте до конца откровенным — ведь журнал и премия составляли организационно единый организм (хотя формально журнал всегда старался сохранить хотя бы некоторую независимость). При этом нельзя сказать, чтобы кто-то из журналистов был нечестен, льстив или целиком ангажирован — каждый раз автор решал задачу, как не сделать халтуру и все же остаться честным с собой. Журнал существовал задолго до премии. Но постепенно, по мере развития премии и с появлением выставочной площадки в «Ударнике» (точнее, с получением его в долгосрочную аренду), журнал, по-видимому, стал восприниматься владельцем именно как часть «прессы о премии», причем неоправданно дорогостоящая и малочитаемая. Вероятно, это было одной из причин, по которым журнал как способ саморепрезентации владельца и репрезентации премии был закрыт: пространство «Ударника» оказалось для владельца более эффективным медиа, чем журнал.

Но даже те пишущие для многочисленных разделов культуры «неаффилированных» изданий авторы, которые могут себе позволить «ругать» премию (не суть важно, с каких позиций: кто-то считает ее недостаточно зрелищной, кто-то чересчур зрелищной и «буржуазной» и т.п.), не свободны в полной мере. Не свободны они, даже когда выражают как будто бы негативные мнения касательно той картины, которую они увидели в рамке премии: ведь все мнения в конечном итоге являются частью паблисити, «прессы», которая вращает маховик серийности премии. Хотят они этого или не хотят, обозреватели будут писать о ней, ведь для этого она и существует.

Беглый опрос обозревателей, которые освещали или будут освещать премию, выявляет состояние крайней усталости и пессимизма, испытываемых ими по поводу этого мероприятия (и, в частности, его шестого по счету выпуска) и своих по отношению к нему обязанностей. Прежде всего это касается анонсных материалов, которые делаются перед открытием выставки и которые авторы пишут, не видя ее, вынужденные, таким образом, строить на потребу редакторам догадки о «главной интриге премии», ориентируясь исключительно на столбики фамилий в шорт- и лонг-листах. Свои ощущения от написания анонсов к Премии Кандинского некоторые критики описывают как «полную абстракцию с ошметками идеологии» (критик, пожелавший остаться неизвестным).

Отношение к необходимости писать обзор очередного выпуска премии критики описывают как «профессиональное» (Гулин, Леденев, Толстова), что можно интерпретировать как выражение той самой отчужденности критика от события выставки как такового. Если два года назад Екатерина Дёготь писала, что отчуждаются вовсе не труд критиков или произведения художников, но как раз наоборот — «премия постепенно отчуждается от своего владельца… и из “причуды богача”… может в конце концов превратиться в настоящую институцию», то сейчас, после скандального разгона «Артхроники» и нескольких совершенно необъяснимых, кроме как личными вкусами владельца, выставок в помещении «Ударника» (который, кстати, в материалах журнала запрещено было называть кинотеатром), становится понятно, что прогноз был чрезмерно оптимистичным, хотя некую неопределенную пользу для студентов Школы Родченко в функционировании премии все-таки можно разглядеть.

Некоторые критики выражают желание писать о премии как об «институте экспертной оценки и срезе ситуации» (критик, пожелавший остаться неизвестным), но констатируют, что Премия Кандинского «не выполняет эту функцию». Банальность выбора жюри и экспертного совета заставляет критиков констатировать «банальность выбора и немоту оценок или просто в очередной раз высказывать банальности, воспроизводя ограниченный набор комментариев, поскольку AES+F и Брускин — совершенно бессмысленный выбор, который приходится просто констатировать» (критик, пожелавший остаться неизвестным). Многие критики выражают радость в связи с тем, что им не придется в этом году писать обзор выставки и церемонии вручения премии, что избавит их от участия в воспроизводстве бессмысленного механизма саморепрезентации, отчуждающего труд критика, искусство художника и символически легитимирующего капитал (Напреенко, Новоженова).

Понравился материал? Помоги сайту!